Лев Исаакович Лифшиц почти 30 лет работает в Секторе древнерусского искусства Государственного Института искусствознания и является одним из авторитетных экспертов в этой области. Один из основных объектов его внимания в течение многих лет – Успенский собор во Владимире, который недавно преподнес «подарок» своим исследователям: раскрыта из-под слоя копоти и излишне плотных реставрационных тонировок роспись Андрея Рублева и Даниила Черного (1408 года на южной галерее) неожиданно хорошей степени сохранности. Основная проблема сейчас – как не утратить уникальную находку, ведь храм – действующий. Об этом, а также об актуальных проблемах реставрации, работой над изданием «История русского искусства» и деятельности Федерального научно-методического совета (ФНМС) при Минкультуры Лев Исаакович рассказал «Хранителям Наследия».

- Лев Исаакович, во-первых, поздравляем с замечательным открытием в Успенском соборе во Владимире.

- В строгом смысле слова это, конечно же, не открытие. Как известно, Успенский собор пережил несколько этапов строительства и росписи. Я не буду углубляться в его историю. Напомню лишь, что в XIV-XV вв. собор становится кафедральным храмом митрополии Владимиро-Суздальской и Киевской, а в 1408 году он был расписан бригадой художников во главе со знаменитыми Андреем Рублевым и Даниилом Черным. Это факт хорошо известный, так что наша радость связана с тем, что до начала работ мы не надеялись увидеть живопись такой сохранности.

Важность события - именно в замечательном уровне сохранности фресок. Последний этап реставрационных работ был проведен с исключительной аккуратностью, трудились специалисты ООО «Владимирреставрация». Мы, члены рабочей группы Секции памятников живописи, скульптуры и декоративно-прикладного искусства ФНМС Минкультуры РФ, осуществляющие контроль за ведением работ, ездили во Владимир каждый месяц. И сейчас к Пасхе был закончен большой объем работ. Теперь перед нами стоит вопрос – как сохранить эту живопись, что с этим делать.

Если мы ее оставим в прежних условиях существования, то через два года результаты всех работ будут утрачены. Опять грязь, копоть, опять бесконтрольные уборки, и прочее сделают свое дело. Хотя официально в юридическом плане управление храмом находится в руках Музея, но Церковь выступает как пользователь, имеющий право вести богослужения бессрочно и безвозмездно, такова формулировка. Вопрос в том, как тактично ограничить негативное влияние служб на древнюю живопись? Так, чтобы это не оскорбляло чувств верующих, и чтобы мы могли найти средства сохранения наиболее ценной части рублевской росписи.

Последние акты нашей рабочей группы содержат предложение разработать проект по выделению в пространстве храма объема наилучшей сохранности живописи, с созданием микроклимата и особых условий. Создание витринного отсека внутри действующего храма, если проще объяснять наш замысел. Это потребует достаточно серьезной проектной проработки. Нужно найти источник поступления чистого воздуха, сделать так, чтоб это не мешало богослужениям и проч. Но другого пути спасения этой уникальной росписи просто нет.

- Решение, видимо, должно стать прецедентом и ориентиром для выхода из аналогичных ситуаций в других храмах?

- Сейчас и Патриарх, и архиереи в общем-то понимают суть проблемы сохранения музейных ценностей, которые так или иначе участвуют в богослужениях. Патриарх постоянно публично заявляет о заинтересованности в сохранении подлинности и неискаженного вида памятников. Это общие национальные культурные святыни, и надо находить общие критерии для Церкви и светской части общества. Но есть и субъективные факторы. Одно дело– архиереи, другое – ежедневная жизнь храма, священники, прихожанки, которые занимаются уборкой и из лучших побуждений просто протирают ценную живопись тряпкой. Сейчас такой этап, когда важно установить правила обращения с храмовыми ценностями, создать условия для нормального функционирования и максимально обезопасить древние памятники, а их самая хрупкая часть – это, как известно, росписи и иконы.

В том же Успенском соборе последняя реставрация была длительная и объемная. В том числе раскрытию и очистке подверглась часть живописи за иконостасом. Огромный барочный иконостас, который сейчас существует в храме – времен Екатерины Второй. Когда его установили, участки древней живописи, в том числе и Рублева,а еще и фрески XII века, оказались скрыты. И когда части иконостаса мы открыли, то увидели живопись абсолютно сохранную. Вы бы видели разницу поверхности, скрытой за иконостасом и самого иконостаса!Так что защитные меры абсолютно необходимы. И нам очень важно показать на реальных примерах, что это факты, а не просто домыслы корыстно заинтересованных людей, а именно так долгое время, да порой и сейчас, воспринимают в Церкви реставраторов и экспертов.

Диалог между Церковью и реставраторами, органами охраны памятников не всегда складывается. Скажем, в Александрове абсолютно самочинно к древнему храму XVI века делаются пристройки. Там сосуществуют женский Успенский монастырь и федеральный музей. И они не находят взаимопонимания. А органы местной власти ведут себя не всегда принципиально. Человеческий фактор слишком понятен. Никто не хочет конфликтовать. Но такое уважение к Церкви нередко превращается в попустительство. Нам надо вместе с Церковью над этим работать. Несколько месяцев назад при поддержке настоятеля Сретенского монастыря владыки Тихона (Шевкунова)был создан институт церковных хранителей. Издан специальный учебник со статьями ведущих специалистов: Андрея Баталова, Дмитрия Сарабьянова, Леонида Беляева и других.

Но примеров упущений и нарушений, особенно на местах и в отдаленных районах – много.

- Видимо, здесь есть проблема в схеме организации госуправления такими объектами?

- Да, важно, что у нас нет системы госмониторинга, нарушена исполнительская вертикаль. Многие функции центр передал на места. А наш ФНМС – консультативный орган, не контролирующий.

Сейчас, как известно, Президент выступил с предложениям и по пересмотру политики в области реставрации, был проведен Общественный совет в Министерстве культуры, специалисты работают над предложениями, в том числе, и по созданию представительств ФНМС на местах. Подчеркиваю, что не созданию местных ФНМС, а именно представительств головного ФНМС – наших агентов.

К решению подключается и недавно возникший Союз реставраторов, и Центральный совет ВООПИК.

- Надеемся, что ситуация с Успенским собором внесет свой вклад в решение общей проблемы. Лев Исаакович, а как раньше происходила его реставрация? Как сохранялась роспись?

- Успенский собор XII века – один из самых знаменитых и ценных наших памятников, внесенный к тому же и в список Всемирного наследия в номинации «Памятники белокаменного зодчества Владимиро-Суздальской Руси».

От всех этапов его жизни остались в той или иной мере следы. Есть фрагменты живописи 60-х годов XII века, есть росписи рубежа 80-х-90-х, есть предмонгольские росписи XIII века и, наконец, есть фрески1408 года, связанные с именем Рублева. Но история самого храма трагична. Это пожары, перестройки, многочисленные записи. В середине 20-х годов XX века храм был закрыт, и с точки зрения его сохранности там было нарушено все, что только можно было нарушить.

Вскоре после революции под руководством И.Э. Грабаря были предприняты усилия для расчистки из-под записей живописи Рублева, параллельно раскрывалась и живопись XII века. Поскольку это была заря научной реставрации, то при ведении этих работ было допущено немало тех действий, которые сегодня мы бы расценили как недопустимые. Поскольку температурно-влажностный режим был неблагоприятным, фрески надо было вновь и вновь укреплять и расчищать. В итоге росписи, особенно рублевские, превратились в полигон для проведения разного рода реставрационных работ с использованием разного рода материалов. Это были вынужденные эксперименты, так как перед реставраторами возникали очень непростые вопросы – скажем, обильная плесень, мелкие шелушения, отставание штукатурки от стен, расслоение красочного слоя, утрата им связующего, соли. Искали разные клеющие материалы для укрепления. Часто пользовались дедовскими способами.

Кроме того, в храме не было нормально налаженной системы регулирования температурно-влажностного режима, и когда его открыли для богослужений после войны и туда стали стекаться огромные потоки людей, можете представить, что там было. Есть свидетельства того, что во время пасхальных богослужений, особенно в раннюю Пасху конденсат был такой, что на полу стояли лужи. Все виды плесени там были. А, судя по описаниям, в ряде мест штукатурка «стояла» под углом 90 градусов к стене. И в 50-е годы под руководством Николая Петровича Сычева, и в 60-е, и в 80-е велись реставрационные работы. Потихоньку климат налаживался, но не до такой степени, чтобы органы охраны памятников могли сказать, что все безупречно. Тем более что интенсивные богослужения продолжались. А самые страшные враги росписей – это свечи, свечная копоть, грязь, неумелые действия по уборке стен, когда просто росписи грубо трут тряпками, царапают, а то и сбивают.

И после предпоследней реставрации был остро поставлен вопрос о недопустимости приемов и методик, которые использовались до этого. Они нередко велись по старинке. Кроме того, когда храм – действующий, реставраторам трудно не поддаться общему желанию, чтобы все выглядело благолепно. Стремились сделать зачастую так, как будто нет никаких утрат. Затонировать что-то. Записать, прочертить, прорисовать более тонко. А красочный слой утончается, реставрация всегда травмирует авторский красочный слой. И вот в прошлом году наступил момент, когда надо было что-то решать. В целом ряде мест живопись была в таком состоянии, что, как мне говорил покойный Владимир Сарабьянов – научный руководитель работ, страшно было к ней прикоснуться. Владимирская мастерская принялась за работу. Вместе с нашей рабочей группой долго обсуждался вопрос, в какой мере можно вторгаться в красочный слой, искали оптимальные решения.

Работы проведены на высоком уровне. Теперь важно сохранить результат. Что касается новых открытий. Мы увидели сейчас то, что видели наши предшественники в далеком 1918 году, когда начались расчистки живописи Рублева.

- Лев Исаакович, как бы Вы оценили нынешнее состояние реставрационной отрасли, какие проблемы требуют скорейшего решения?

- Остается огромное количество организационных проблем.

Сложная ситуация с аттестацией реставраторов и лицензированием реставрационных фирм и организаций, которые включают в поле своей деятельности реставрацию. Начать важно с того, что у нас сложная ситуация в самой сфере подготовки реставраторов. Особенно в рабочих специальностях – кровельщики, каменщики, плотники. Раньше были курсовые комбинаты – сейчас все порушено и практически не действует аттестация. Если художников и реставраторов аттестуют по проектной документации и по паспортам, то результаты подготовки рабочих специальностей – можно установить только на объекте. Либо создав жесткую систему допусков к работе.

Аттестация должна быть связана с лицензированием. Лицензия выдается на определенные виды хозяйственной деятельности, то есть если вы занимаетесь реставрацией живописи или архитектуры – так и должно быть записано. Но Минкультуры не разделяет специальности реставраторов, так как для этого надо создавать целый отдел, который бы только этим вопросом и занимался. Таких ресурсов в министерстве нет. И они, наоборот, хотят все разнообразные формы реставрации обобщить. Мы объясняем, что нельзя же стоматолога допускать к нейрохирургии. Но – почему-то для реставрации это не применимо. Хотя мы на нашей секции монументальной живописи Аттестационной комиссии аттестуем особо художников, работающих на фреско-темперной живописи, и художников, реставрирующих масляную живопись.

Для нас важно, чтобы реставрация была современной, так как это наукоемкая деятельность, связанная с химией, новыми технологиями и материалами.

Наконец, не решена такая простейшая проблема, как включение реставрации как вида профессии в ОКВЭД (попросту – в списки видов экономической деятельности).

Многие проблемы завязаны на тендеры. Перескочить через 44-ФЗ вряд ли удастся, но ввести шлагбаумы и шлюзы для недобросовестных фирм и просто халтурщиков остро необходимо. Не устраивает нас и система залоговых аукционов, когда крупные компании получают возможность оттеснить небольшие узкоспециализированные фирмы. Надо создавать систему равных возможностей. Качество реставрационных работ падает именно в силу того, что появились очень большие организации, которые занимаются этим как индустриальной деятельностью, что противоречит самой сути реставрации, ведь эта работа–высокопрофессиональная.

Раньше основным участником реставрационной деятельности были специализированные госорганизации. Их фактически не стало, если не считать ГосНИИР при Минкультуры. Все остальные – так или иначе – становятся акционерными обществами. Прошлый год мы выдержали невероятную борьбу за сохранение главного центра реставрации монументальной живописи–Межобластного реставрационно-художественного управления, который пытались расформировать. Они на Кадашевской набережной сидят, напротив Кремля. Их, видимо, хотели этого дома лишить. Дело дошло до главных фигур в государстве.

Ну и наконец, надо в целом повышать культурный уровень запросов общества. Общество все больше начинают устраивать имитации. Сама экономическая конъюнктура ведет к тому, что за сложные работы не очень хотят браться. Приходят, например, в особняк, где находят остатки наборного паркета. Работа с подлинным паркетом – дело кропотливое, долгое и невыгодное, гораздо денежнее его выкинуть и сделать по образцам новый. Но главное –уходит подлинность, аутентичность памятника. Важно воспитывать и у публики, и у самих реставраторов понимание ценности подлинности. Мы относимся к подлинности как к способности вкуса различать хорошее и нехорошее. Но ведь это еще и способность памятника раскрывать все новые аспекты, давать все новую и новую информацию. Представьте, что вы вошли в мемориальный дом со старыми обоями... Легче сделать их точные копии. Но на старых обоях сохранились дырки от гвоздей, засветки от картин и фотографий, которые висели именно на этих местах. То есть по подлинным обоям вы уже можете сделать точную реконструкцию, хотя бы эскизную, для представления того, что реально в этом пространстве было. Следы едва различимые сохраняются.

Важно сохранение традиций и педагогика, когда планка не понижается, а повышается. И это, кстати, одна из функций ФНМС.

- Не могу не спросить про работу Института искусствознания над «Историей русского искусства». Вышло четыре тома, запланировано 22. Как продвигается работа и чем нынешнее издание будет отличаться от предыдущих?

- Из 22 томов на нашем отделе Древнерусского искусства «лежит» ответственность за9 томов – с дохристианского периода и до 1701 года. Работа над книгами идет параллельно, поэтому печатаются они вразнобой. А не в хронологическом порядке. Материал накоплен гигантский, и издание задумано по-новому. Это будет синтетическая «История искусств»: помимо «обычных»изобразительного искусства и архитектуры, в нее войдут музыка, театр, различные формы увеселений – карнавалы и празднества. Расскажет «История» и об искусстве новейшего времени –кино и фотографии.

Но наше издание – это не просто работа по добротному профессиональному изложению знаний, но и исследовательская работа, было открыто много новых фактов, материалов, имен. Кроме того, многое уже хорошо известное надо заново переосмысливать. Даже в области древности. Мы все уже иные, не такие, как наши учителя. Сами методы позволяют видеть вещи по-новому, меняется оптика. Скажем, Георгиевский собор в Юрьеве-Польском. Он требует повышенного внимания с точки зрения сохранения, он остался вне списков ЮНЕСКО, и надо его обязательно включить туда как дополнение номинации. Собор в тяжелом состоянии, разрушается белый камень.

Известно, что его рельефы и фасады – это огромный пазл, который был разрушен в XV веке, а затем собран вновь. Что-то было утрачено, что-то встало не на свои места, что-то было сбито. Осмыслением этой мозаики много кто занимался. Но в советское время довлели вульгарно-социологические концепции о роли князя и его окружения, о положении Владимиро-Суздальской Руси среди других княжеств – все это отражалось на принципах расшифровки. Мозаику надо заново осмыслить.

Готов том про «Темное время» от середины XIII до середины XIV века – сложный период татаро-монгольского нашествия и владычества. Ведется работа над 5-м томом – эпохой возвышение Москвы – от второй половины XIV века и до Рублева. В работе XVI век, XVII век. Беда в том, что работают одни и те же люди, что сказывается на темпе. Проблема и в финансировании. Оно осуществляется Министерством культуры. А сейчас за каждое необходимое нам фото требуют деньги, приходится подключать наработанные связи.

Нам важно сохранить для наших преемников новые методы анализа, факты, наблюдения, даже фото – то, что завтра нельзя будет увидеть. Памятники уходят, видоизменяются, уходят люди и носители традиций. В своей работе мы ориентируемся на то, что пишем не просто «Историю русского искусства», но и систематизируем материалы для дальнейшей работы новых поколений исследователей. Наша «История» недолжна быть последней точкой в строке.